Практикующий дхарму при жизни подготавливает себя к смерти, к этому неизбежному событию. Он подготавливает себя к переживаниям, связанным с приближением смерти так же, как к галлюцинациям, которые появляются в уме в этот момент. Он настраивает себя на спокойную встречу этих страданий и страхов. Он знает, что с ним произойдет в момент ухода из этой жизни и что есть много способов совершить это путешествие в смерть. Таким образом, он может достичь в этот момент наилучшей готовности к осознанию и эмоциональному спокойствию, что обеспечит ему более мирный и легкий переход.
Беру Кьенце Ринпоче
Беру Кьенце Ринпоче рассказал историю об одном из своих учителей Кьемпо Шиме, который умер один в больнице. Он находился в отдельной палате и за ним ухаживал санитар. Незадолго до этого врач сказал ему: "Вам нужно ампутировать обе ноги, иначе я ни за что не отвечаю". Кьемпо Шиме ответил: "Нет, я уже стар, а это ничего не изменит, оставьте все как есть". Он попросил санитара одеть его, затем, усевшись на кровати, сказал, что ему совсем хорошо, и что тот может заниматься своими делами. Сосредоточившись, он сказал: "Ах, ах!" – и направил свое сознание в Дхармакаю. Он оставался неподвижным, сидя в медитации, три дня.
Некоторые практикующие в момент смерти достигают Радужного Тела: растворения физического тела в радужном свете в момент смерти. Такие практикующие оставляют после себя только волосы и ногти. Тулку Ургьен Ринпоче рассказывает о таком случае: "Неизвестная монашенка обрела Радужное Тело в коровьем сарае в хозяйстве матери одного из моих учителей. Свидетелями этого было несколько человек; мне эту историю рассказал Второй Джамгон Конгтрул, отчего я уверен, что эта история правдива. Брат Джамгона Конгтрула, очень высокий и симпатичный парень, видел это своими глазами.
А было все так. По их деревне проходила старая монашенка-паломница. Увидев зажиточный дом, она попросила дать ей место для короткого ритрита. Хозяева предложили ей для этого один из пустых сараев, где обычно стояли коровы. Она сказала им: "Я использую ваш сарай для строгого ритрита на одну неделю. Я хочу, чтобы вы запечатали дверь. Завалите ее камнями, пожалуйста. Я не хочу, чтобы меня беспокоили."
Эта семья часто помогала практикующим, поэтому для них в ее просьбе не было ничего странного. Они сказали: "Конечно. Делайте, как хотите". Они даже не стали спрашивать, кто будет заботиться о ней и приносить ей еду; они решили, что она уже с кем-то об этом договорилась.
Прошло три дня и начались странные вещи. Мерцающие световые вихри разных цветов просачивались из дыр и трещин в каменных стенах этого сарая. Свет сиял из-под крыши, а вокруг сарая быстро двигались сферы света. Хозяева задумались: "Что же там происходит? Кто присматривает за старушкой? Кто приносит ей еду?". Спросили у слуг. Слуги думали, что кто-то заботится о ней; но, в действительности, никто не приносил ей еды. Тогда хозяева решили, что она готовит себе сама; тут брат Джамгона Конгтрула спросил: "А там есть, где готовить?". "Нет. Там нет ни огня, ни печки", - ответили слуги. Тут хозяева заволновались: "Чем же она питается? Есть ли у нее вода? И что это за огни?".
Наконец, они решили посмотреть, что происходит. Разобрав завал из камней и открыв дверь, они увидели, что тело монашенки распалось на части. Ладони рук бцли в одном углу, ноги – в другом; части ее тела лежали в разных местах, не связанные более друг с другом. Из концов костей, наподобие дымка, поднимался радужный свет; тело продолжало распадаться. Увидевшие это были поражены: "Что это? Похоже, что она мертва!". У одного из присутствующих хватило присутствия духа сказать: "Давайте, оставим ее в покое". Похоже, что здесь происходит нечто необычное. Она просила о семи днях одиночества – удовлетворим ее просьбу". С этими словами они опять запечатали дверь.
Когда они вновь открыли ее по прошествии семи дней, радужный свет исчез. Нигде не было видно ни крови, ни плоти, ни костей. Лишь ногти рук и ног очень аккуратно лежали рядом с прядью волос. Этот случай произошел вполне реально".
-Насколько сильно ты в действительности мне доверяешь? – спросил Друкпа Кюнле старуху.
-Доверие мое безгранично, - услышал он в ответ, - если хочешь мою жизнь, - возьми ее!
-Ты действительно отдала бы мне свою жизнь? – спросил Лама с особым упором.
-Я все сделаю для тебя! – утверждала старуха.
Зная, что ее срок пришел и что посланники Владыки Смерти заберут ее не позднее как этой ночью, Друкпа Кюнле распорядился:
-Если ты готова к смерти, подними руки и покажи мне свои ребра.
Она сделала, что ей было велено, а Лама выхватил стрелу и лук и выстрелил. Увидев, как стрела пронзила ее насквозь, старухи заорали:
-Убийца! Убийца! Бежим! Бежим! – и разбежались во все стороны.
Позже собралась толпа соседей, и они стояли, растерянные и безмолвные. Один из них принялся ругать Ламу:
-Ты – подлый дикарь из Тибета! Убийца! Зачем ты убил эту безобидную старуху?
Остальные плакали и причитали.
-Он мой Лама, которому я безгранично доверяю, - прошептала лежащая на полу старуха. - Он – мой лучший друг. Не считайте его врагом!
И сказав так, она умерла.
Лама отнес ее тело в кладовку и положил на лавку, затем он опечатал дверь, наказав людям присматривать за тем, чтобы она оставалась заперта в течение семи дней, до тех пор, пока он не вернется.
Однако через шесть дней домой вернулся сын старухи, и ему рассказали, как его мать приняла какого-то нищего из Тибета за Друкпу Кюнле и как тот, напившись, убил ее и запер ее тело в кладовке.
-Ах, эти подлые тибетцы! – негодовал сын. – Они приходят сюда, требуя нашего гостеприимства, убивают своих благодетелей, и к тому же еще запирают трупы их жертв, чтобы те гнили!
Однако стоило ему взломать дверь, как оттуда, к его удивлению, распространился приятный аромат, а мертвое тело вплоть до большого пальца правой ноги превратилось в радужный свет. В этот момент вернулся Лама:
-А кха кха! Открыли дверь прежде срока, и из-за этого остался палец! – сказал он.
Несчастный сын онемел от неожиданности, а когда снова пришел в себя, преисполнившись доверия, принялся благодарить Ламу.
- Благодарен ты или нет – это неважно, - сказал ему Лама. –Гораздо важнее то, что твоя мать находится теперь в Чистой Стране Будд.
Преподобный Антоний Великий, первый из отцов пустыни в Нижней Фиваиде перед смертью призвал двух отшельников, последние пятнадцать лет служивших ему вследствие его старости, и сказал им: "Наконец, дорогие дети, настает час, когда, по выражению Писания, я вступаю на путь моих отцов. Чувствую, что Господь призывает меня. Сердце мое пылает желанием соединиться с Ним в Небе, а вас, возлюбленные мои, вас я заклинаю, не теряйте ослаблением подвигов плод трудов, которым вы так давно предаетесь. Внушайте себе ежедневно, что вы только что приступаете к духовному деланию, и тогда доброе изволение будет в вас ежедневно расти. Вы знаете, какое коварство употребляют демоны, чтобы нас погубить. Вы были свидетелями их ярости и в то же время их слабости. Неизменно любите Иисуса Христа, всецело Ему доверьтесь – и вы восторжествуете над их лукавством. Не забывайте никогда различных наставлений, которые вам давал я, но особенно помните, что всякий день вы можете умереть".
Он убеждал их, как и других отшельников, избегать еретиков. Затем дал им завет – не переносить его тела в Египет, а похоронить его в земле, чтобы никто, кроме этих двух учеников, не знал о месте его погребения. Он сделал распоряжение также относительно своей одежды. Великому епископу Афанасию он завещал отдать свою тунику и мантию, которую он получил от него новой и которая была теперь изношена, а этим двум ученикам, ходившим за ним в его последние годы, он завещал свою власяницу. Его прощальные слова были: "Прощайте, милые дети, ваш Антоний отходит, и его уже более нет с вами!".
Затем он дал с отцовской нежностью лобзание мира. Он тихо протянул ноги и весело смотрел в лицо смерти, выражая какую-то чудесную радость, словно он видел идущих ему навстречу друзей. Можно предположить, что блаженные духи явились ему в эту минуту, чтобы сопровождать его в Небесное отечество.
Авва Агафон, когда приблизилось время его смерти, провел три дня с открытыми глазами, с неподвижно застывшим взором. Братья, видя его в этом состоянии и опасаясь, не произошло ли с ним какой-либо беды, слегка толкнули его, чтобы вывести из этого оцепенения, и сказали ему:
- Где ты, отче?
- Я перед Судом Божиим, - ответил он.
- И что же, - продолжали они, - ты так боишься этого суда?
- Правда, - отвечал он им, - я старался делать, что мог, чтобы исполнять Запеведи Божии, но я человек, и могу ли я знать, угодны ли были Богу мои поступки?
- А не можешь ли ты думать, - снова спросили они, - что твои поступки были согласны с Его Божественной волей?
- Как я могу убедить себя в том, - отвечал он, - прежде чем предстану перед Ним? Его суд так далек от людского суда.
Они хотели еще дальше расспрашивать его, но он им сказал:
- Прошу вас из любви ко мне не говорить больше, потому что я сосредоточиваюсь.
В то же время он еще больше углубился в себя. Вслед за тем показалось присутствующим, что Агафон видит перед собой своих ближайших друзей и приветствует их с любовью и радостью.
И с лицом, сияющим от счастья, он предал дух свой Богу.